В таких условиях происходило становление будущего богослова, и если поначалу, в одной из ранних работ 1929 года («Базовые вопросы христианской этики») он пишет о том, что любовь к своему народу может «освятить» убийство и даже войну (беспощадно при этом теоретизируя на тему некой абстрактной справедливой войны вопреки собственному тезису о том, что подлинная этика проявляется не согласно общим формальным прописанным правилам, но всегда — в конкретных ситуациях, специфику которых полностью никогда не предусмотришь), то с приходом к власти Адольфа Гитлера и его приспешников-нацистов лютеранский пастор меняет свою точку зрения, переходя уже в другую крайность радикального пацифизма. В докладе «Христос и мир» (1932) он заявляет: «Всякая военная служба, пусть это даже служение санитаром, а также любая подготовка к войне запрещены для христианина». Впрочем, и эта его позиция, как поясняет комментатор Лебедев, позже несколько смягчилась. Замечу здесь, что другой знаменитый богослов XX века митрополит Антоний Сурожский, участвовавший во Второй мировой войне на стороне французского сопротивления как врач, был противником такого безапелляционного подхода к войне, справедливо полагая, что есть ситуации, когда христианин не может и не должен отказываться от активной борьбы с агрессором ради защиты своих близких, сограждан и братьев во Христе. Вместе с тем в своем антивоенном пафосе Бонхеффер прежде всего пытался предостеречь человечество от развязывания новой мировой войны, отмечая, что война нового типа напрочь лишена какой-либо возвышенности, «ибо она попросту все уничтожает. Энергия уничтожения задевает как внутреннего, так и внешнего человека. Сегодняшняя война уничтожает и душу, и тело». По его словам, «следующая война должна быть категорически осуждена Церковью». Еще одним актом героизма со стороны Бонхеффера стал его решительный публичный протест против роста антисемитизма и государственного притеснения евреев в нацистской Германии. Особое возмущение отважного пастора вызвало требование исключить евреев из христианской церкви и лишить их права становиться священниками. В августе 1933 года Бонхеффер подготовил тезисы к докладу «Арийский параграф в церкви», в котором выразил свое возмущение внедрением нацист­ских установок в церковное право. «Изгнание христиан-евреев из церковной общины уничтожает сущность Церкви Христовой», — отмечал автор, добавляя, что «тот, кто изгоняет из Церкви, на деле сам оказывается изгнанным из нее». В другой своей работе «Церковь перед еврейским вопросом» того же 1933 года Бонхеффер провозглашает: «Церковь осознает, что она призвана к тому, чтобы защищать и сохранять государство от него самого». И одновременно предостерегает: «Государство, поглотившее изнасилованную Церковь, теряет самого верного своего слугу». Некоторые теологические положения Бонхеффера вызывают удивление (например, его слова о «грехах Церкви» или о том, что дело Церкви — транслировать волю Бога христианам, как будто сами христиане не являются членами Церкви и лишены сообщения с Богом в своем личностном качестве), но в главных своих человеческих поступках лютеранский проповедник доказал приверженность Христу вплоть до смертной казни включительно, в очередной раз проиллюстрировав своей жизнью слова Евангелия: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Имевший все возможности, чтобы уехать из Третьего рейха и прожить еще долгую жизнь, сей ученик Христов предпочел разделить трагедию своего народа, испив чашу страданий и насильственной смерти и тем самым обессмертив свое имя.