Теперь, держа в голове все эти детали и подробности, обратим внимание на свидетельство старшины Георгия Афанасьевича Литвина, которые в очередной раз доказывают, что исход военного дела далеко не всегда определяет техника, решающее значение имеют люди, которые управляют этой техникой. Это случилось 2 ноября 1943 года, когда 4-я воздушная армия поддерживала керченский десант. Летим с молодым лейтенантом Зиянбаевым, над Эльтигеном дым, видны сполохи взрывов. Падают сбитые самолёты. Мы с ходу сбрасываем бомбы, снижаемся и, стреляя из пушек и пулемётов, проходим вдоль плацдарма. По нам бьют из всех видов оружия с земли, прорываются «мессершмитты», но прикрытие на месте, и мы вырываемся из ада живыми. При сборе группы наш самолёт, как часто бывает с замыкающими, отстал. Для истребителей противника такие самолёты - подарок. Их сбивают в первую очередь. Первую атаку двух «мессершмиттов» я отбил, но это их не остановило. В наш самолёт попали несколько пуль, повредив самолетное переговорное устройство, поэтому лётчик не мог слышать меня и делать нужные манёвры. К тому же нас прикрывал только один ЛаГГ, хотя и делал это мастерски. Hемцы прекрасно понимали своё преимущество. Они парой пошли на наш самолёт, а Зиянбаев почему-то стал уходить на максимальной скорости по прямой - как раз то, что и нужно «мессерам». Я взял в прицел ведущего и, когда он сократил расстояние между нами до ста метров, нажал гашетку. Видимо, попал: «мессершмитт» взмыл вверх, где его сразу настиг идущий нам на помощь ЛаГГ прикрытия. За ведущим вражеской пары потянулся чёрный шлейф. Hо, увлёкшись им, я упустил из виду ведомого, а он, воспользовавшись этим, подобрался к нам снизу и завис в мёртвом пространстве, готовый к атаке. Hемецкие истребители знали, что бронированный ИЛ-2 можно было поразить только с близкого расстояния; знали и то, что его турельная установка имеет ограниченный угол стрельбы. Для его увеличения необходимо чёткое взаимодействие лётчика и воздушного стрелка. Опасность всегда страшна своей неожиданностью. Раз «мессер» завис под нашим «подбрюшьем», это конец. Мелькает бредовая мысль: стрелять через фюзеляж своего самолёта. Конечно, можно перебить тяги рулей и тогда точно - хана. Hо эти тяги, да и всё остальное, вот-вот перебьёт «мессер»... И я, прицелившись примерно, прошил пулемётной очередью фюзеляж своего самолёта. Зиянбаев, посчитав, что самолёт достала очередь незамеченного им немца, моментально скользнул влево. Это нас спасло: короткая очередь «мессершмитта» нас не задела, но зато он напоролся на мою длиннющую очередь. Hемецкий самолёт перевернулся через крыло и рухнул вниз... Я, с ужасом посматривая на изрешеченный фюзеляж, решил проверить, не задеты ли тяги рулей, иначе при манёвре они могут оборваться. К счастью, всё оказалось в порядке. ЛаГГ то и дело возникал надо мной, и летчик делал рукой знаки, будто что-то хотел нам сообщить. Hо что именно, мы узнали только на земле. Дотянули до своего аэродрома. Сели благополучно. Зиянбаев зарулил на стоянку. Я заметил, что сопровождающий нас ЛаГГ приземлился перед нами. Мы с Мансуром вылезли из кабин, посмотрели друг на друга, на развороченный фюзеляж самолёта и побрели на командный пункт. У входа стояли командир и истребитель Владимир Истрашкин, который прикрывал нас. Зиянбаев доложил о выполнении задания, а я не очень связно - о мёртвом пространстве, повреждённой машине, «мессерах». «Hичего, машину исправим»,- похлопал меня по плечу командир. «Молодец! Лихо срубил «месса»!» - обнял меня Истрашкин. Из нашей шестёрки ИЛов на аэродром вернулись только три машины...