Говорит Фурсов
Гео и язык канала: Россия, Русский
Категория: Блоги
Единственный официальный канал историка А.И. Фурсова.
Связь: @Spprtfursovbot
Реклама: @foremyx
Youtube: https://andreyfursov.page.link/qbvQ
Rutube: https://andreyfursov.page.link/jofZ
Тем же, кто работал и помнит, но не хочет вспоминать, отвечу: это не циничный вывод, а циничный мир. Тем более что эксплуатация и власть всегда циничны. И отвратительны – «как руки брадобрея». Не менее, а, может быть, и более отвратителен групповой, коллективный эгоизм. А ведь официальный советский научный коллектив был не единственным коллективным субъектом, коллективным социальным индивидом, с которым пришлось столкнуться Крылову и людям его типа. Был и другой, не менее, а, пожалуй, более жесткий, агрессивный и хищный.
Интеллектуальная свобода доминирующего («модального») типа научного сотрудника требовала ослабления хватки со стороны не только начальства, но и коллектива, ослабления контроля внутри коллектива. Нередко это в большей или меньшей степени порождало у коллектива, как и у начальника, аналогичную проблему психологической компенсации и усиления социального контроля опять же в духе «задушевной репрессивности», где соотношения определяемого и определения могли существенно варьироваться. И чем больше индивид освобождался от контроля в интеллектуальной (т.е. профессионально системообразующей!) сфере, чем больше профессиональной свободы индивида вынужден был допускать коллектив, тем большим было стремление коллектива как социального индивида усилить контроль в социальной сфере, сфере производственно-личностных отношений «задушевной репрессивности».
Нестихотворно это могло выразиться в резкости, в дерзости. Так, одного большого начальника с «громкой» в обоих смыслах фамилией, прогнусавившего вопрос, почему у Крылова желтые зубы, Володя тут же «срезал» – «потому, что, в отличие от Вас, в войну не ел хлеб с маслом и болел цингой, и потому, что в отличие от Вашего папы, у меня нет денег, чтобы вставить золотые зубы!». И поперхнулся большой начальник, впрочем, далеко не злодей. Не из худших. Так, никакой. Чудак на букву «м».
Ясно, что Крылов здесь юродствует, у него по отношению к начальству бывали и совсем другие интонации:
В возможность правды на земле уже не веря,
Лопатою квадрат я сам на ней отмерю,
Потом начну работать вглубь уже траншею.
Воздену сам своей рукой петлю на шею…
Не на свою, а на его,
На выю шефа своего,
И первый в яму брошу ком,
Умри ты первым, я – потом!
(стихотворение «Мрачное», написано в 1978 г. и посвящено одному из тогдашних Володиных начальников).
Неизбежная странность отношений, о которой идет речь, усиливалась тем, что начальник в большинстве случаев нуждался в психологической и социальной компенсации за вынужденно ослабленный им контроль над сотрудником и фактическое признание своей интеллектуально-научной, а следовательно, социопрофессиональной зависимости от него. За то, что подчиненный умнее. У Крылова есть стихи по этому поводу:
Скорей бы, что ли, одурачиться!
Начальник – умный, я – дурак
И тихо, тихо очервячиться:
Ты – червячиха, я – червяк.
Что б в упоеньи пресмыкательством
Без рук, без ног
На животе за их сиятельством
Я б ползать мог.
Откуда какаю, чем лопаю,
Не разберусь никак.
Где голова моя, где – попа!
Я человек-червяк.
К сожалению, Крылов слишком близко к сердцу принимал такие повороты и хотя на словах признавал, что «барской любви» нужно бояться пуще «барского гнева», на деле нередко нарушал принцип «подальше от начальства, поближе к кухне». Впрочем, надо помнить, что в ряде случаев только начальство объективно могло защитить Крылова от его «первичного» производственного коллектива. Другое дело, что Крылов слишком верил в такую возможность и излишне субъективизировал объективное, персонализировал социальное. И тем не менее действительно бывали ситуации, когда начальство ситуационно бросало Крылову «спасательный круг» и сдерживало «друзей-доброжелателей» и коллективных социальных индивидов различного типа. Равно как и индивидуальных паразитов.
‼️ Руслан Панкратов в России!
Все-таки он смог вызваться из лап латышского гестапо! Подписчикам канала Руслан давно знаком. Все физиогномические портреты западных «демократов», раскрывающие истинную сущность этих недочеловеков, которые я размещала на канале делал Руслан. Мы внимательно следили за его судьбой после ареста. В тюрьму ему регулярно передавали пожелания мужества от подписчиков. После того, как его выпустили под залог и подписку о невыезде, мы общались по телефону. Руслан рассказывал, что гестапо готовило показательный суд. Но просчиталось.
Сегодня на официальном брифинге МИД РФ Мария Захарова обнародовала информацию о нахождении Руслана в России.
Для целого ряда латышских чиновников сегодня черный день. Если погоны не полетят, то повышений точно не будет. Всю латышскую силовую машину сломал один человек!
Отрывок из официального заявления Марии Захаровой:
О ситуации с латвийским общественным деятелем Р.В.Панкратовым
В 2022 г. экс-депутат Рижской думы, известный правозащитник Р.В.Панкратов стал объектом политически мотивированного преследования со стороны латвийских правоохранительных органов.
Поводом для преследования послужила активная гражданская позиция общественника по отстаиванию прав русскоязычных жителей в Латвии. В августе 2022 г. по решению латвийского суда активист был помещен в одну из рижских тюрем, где содержался в течение пяти месяцев. За что? Только за то, что он считал, что у русскоязычного населения в этой стране есть права. Впоследствии был освобожден под залог.
Попавшему под беспрецедентное давление местных властей и спецслужб Р.В.Панкратову пытаются инкриминировать целый ряд абсурдных обвинений, имеющих четко выраженную политическую подоплеку («разжигание межнациональной розни», «нарушение санкционного режима ЕС», «оправдание геноцида и военных преступлений против человечества» и др.). При этом латвийские «правоохранители» использовали меры морального и физического воздействия в отношении Р.В.Панкратова. Это распространено на территории Прибалтики и прибалтийских стран. Это часть западного либерализма, «плоть от плоти», тоталитарные приемы и диктатуры – физическое и моральное давление на человека, который посмел не присягнуть антизаконным нововведениям, которые под прикрытием демократии пытаются внедрить в общество и государство.
В результате подобных действий оказаться в статусе «подозреваемого» рискует каждый, кто осмелится в общественном пространстве или интернет-среде Латвии продемонстрировать исторические корни, национальность, идентичность, симпатию к России или другой стране.
Надеемся, что уже в ближайшее время бежавший в Россию от латвийского произвола Р.В.Панкратов выступит и расскажет о пережитых им ужасах политического преследования, русофобии и гонений по национальному признаку в Латвии.
https://www.mid.ru/ru/press_service/spokesman/briefings/1914108/
Показано 10 последних публикаций
Популярно в канале
Особо хочу подчеркнуть следующее. Первое. Характеризуя социально-научный коллектив, я не даю ему оценки: плохой или хороший. Я – не об этом, а о социальном типе коллектива, о принципах его конструкции в качестве элемента властно-производственной иерархии советского общества. Я также не обсуждаю вопрос, плохие или хорошие люди работали в научных коллективах, – разные. Меня интересуют социосистемные характеристики индивидов, законы их поведения (а не личные интенции последнего). Эти характеристики существенно модифицируют личность, ее поведение. Как заметил А. Белинков о ком-то из писателей (кажется, об Олеше), он был хороший писатель, хороший человек – в том смысле, что в хорошем обществе, в хороших обстоятельствах вел себя хорошо. Ну а в плохих, среди плохих людей вел себя как большинство, т.е. опять же хорошо с социосистемной точки зрения. Конечно же, не все вели или ведут себя подобным образом. Всегда есть некий процент людей, минимально зависимых от окружения и готовых оставаться собой в любых или почти любых обстоятельствах, отстаивать свою правоту, свое «я». (Это опять же не означает, что они – «хорошие»; хорошие – для кого? В каком плане? Мы, повторю, рассуждаем в социосистемном, социальном плане.) Но много ли их было, таких людей, готовых нарушать или, тем более, систематически нарушавших правила советского властно-производственного общежития? Много? То-то. Повторю, я не касаюсь личных качеств людей, работавших в советских коллективах, а пишу о социальном поведении индивидов как элементов определенной социальной ячейки, функционирующей по определенным – как ею, так главным образом и не ею – правилам.
Но то была лишь одна сторона дела. Высвобожденная революцией и проектом создания общества социальной справедливости энергия успешно нейтрализовала действие многих советских социальных форм – сталкивались две советские же тенденции развития общества – революционная (творческая) и консервативная. Причём по закону компенсации сильное давление коллектива порождало в качестве реакции столь мощных индивидов, которые на Западе были просто невозможны и с которыми, во-первых, нелегко было справиться, а во-вторых, они нужны были коллективам (и начальству). Именно эта негативная диалектика породила фантастические достижения в советской науке, технике, культуре – причём не только вопреки системе, но и в соответствии с её революционной стороной. Другое дело, что сторона эта, этот аспект по мере превращения номенклатуры в квазиклассе и его интеграции в капсистему слабел, система постепенно деградировала. Но в то же время – опять диалектика – по мере этой деградации слабела и хватка коллективов. В позднесоветской обществоведческой науке те сотрудники, которые не собирались делать карьеру, вступать в партию и т.п., получали такую степень свободы, которая многим западным коллегам 1970–80-х годов и не снилась.
Поскольку (со)эксплуатация является вторичным, а не первичным и несистемообразующим комплексом отношений, она не отличается четкостью очертаний, часто носит довольно размытый характер, не исключает отношений взаимопомощи, квазидружбы (в которой, кстати, стиралась грань между производственными и внепроизводственными характеристиками) и т.п. Эти последние, и н т и м и з и р у я вторичную эксплуатацию, одновременно скрывают, маскируют, смягчают и облегчают ее, делают более или менее приемлемой для индивидов, в значительной степени (по крайней мере, внешне) переводя из разряда производственных отношений в разряд личных. И чем более развита социальная группа, тем в большей степени. Отсюда то явление, которое кто-то метафорически метко назвал «тоталитарной задушевностью». В равной степени его можно было бы, особенно учитывая слабую формализацию социальных и профессиональных отношений в советском обществе, назвать или «душевной репрессивностью», или «душевным тоталитаризмом». Здесь очень хорошо в одном слове сочетаются «душа» и «душить». Вот только слово «тоталитаризм» не подходит для обозначения советской системы, но это уже другой вопрос.
Второе. Я вовсе не хочу сказать, что в жизни советских научных коллективов все было плохо, что жить было невыносимо, тяжело. Отнюдь нет. Или, скажем так: где – как. Для большинства (паретовские 80%) в основном – не просто сносно, а неплохо, в чем-то и комфортно, даже очень, по крайней мере, для многих. А что? Рабочая нагрузка – невелика. Присутственных дней – 2–3, а при либеральном (или безалаберном, что, впрочем, в России часто одно и то же) начальнике и того меньше, некоторые сотрудники ухитрялись годами ничего не писать и являться только за зарплатой; другие расплачивались с родным коллективом «общественной нагрузкой», поездками в колхоз, выездами на овощебазы и выходами в ДНД. Ну что же, от каждого по способностям. Но в такой ситуации кто-то должен был тащить огромный воз содержательной работы.