В 1922 году, во время свадебного путешествия по Америке и Европе, Сергей Есенин с Айседорой Дункан побывали в Берлине, где приняли участие в нескольких литературных обедах с русской эмиграцией. Об одном из таких обедов очень образно вспоминает публицист Роман Гуль: «Литературный стол был чрезмерно обутылен. Оркестр играл беспрерывно. Рядом был Алексей Толстой. Напротив – Наталья Крандиевская и Есенин… Она что-то говорила… Но Есенин не слыхал. Он вскидывал головой, чему-то улыбался и синими глазами смотрел в пьяное пространство… Я сказал Есенину: – Чего вы уставились? Дальше должна была быть брань, драка, бутылкой в голову. Но Есенин улыбнулся тихо и жалобно… И сказал, протягивая руку: – Я – ничего. Я – Есенин, давайте познакомимся… Средь цветов и бутылок Есенин, облокотившись на стол, стал читать стихи. За столом замолчали, наклонившись к нему. Когда Есенин читал, я смотрел на его лицо… Такие лица бывают хороши в отрочестве. Сейчас оно было больное, мёртвенное, с впалым голубым румянцем. Золотые волосы и синие глаза были словно от другого лица, забытого в Рязани… Он казался скакуном, потерявшим бровку и бросившимся вскачь целиной ипподрома. Я заказал оркестру трепак. Трепак начался медленно, «с подмывом». Мы стали просить Есенина. Он прошел несколько шагов. Остановился. Улыбнулся в пол. Но темп был хорош. И Есенин заплясал. Плясал он, как пляшут в деревне на праздник. С коленцем. С вывертом. – Вприсядку, Серёжа! – кричали мы. Смокинг легко и низко опустился. Есенин шёл присядкой по залу. Оркестр ускорял темп, доходя до невозможного плясуну. Есенина подхватили под руки. Гром аплодисментов. И мы опять пришли к столу, где в тортах стояли окурки и цветы валялись, как измятые лошадьми… Толстой с Крандиевской уехали… Я шёл, качаясь, пустым залом… И вместо комнаты, где сидели мы, – вошёл, где лакеи составляли посуду. Тут на столе сидел Есенин. Он сидя спал. Смокинг был смят. Лицо – отчаянной бледности. А сидел так, как в ночном у костра сидят крестьянские мальчишки, поджав под себя ноги». 📚 Письма в стол